Чай со слониками - Страница 53

После пива мы шли толпой по Воробьевым горам, доходили до смотровой площадки, скатывались вниз к темной воде, чтобы кидать мелкую гальку в проплывающие мимо баржи, которые везли столь нужные кому-то грузы.

А когда уже узнали, что он из Чечни (он своими лепешками-лавашами, присланными из дома, поделился), то стали над ним подшучивать, показывая на гранитного истукана-Ленина:

– Смотри, Альберт, это русский падишах падишахов, он круче любого абрека и страшнее самого Шамиля.

Альберт только весело смеялся и радостно переругивался с нами, но я все-таки замечал, как у него желваки ходят и глаза краснеют.

Интересно, что мы никогда ничего не слышали о его землячестве, хотя, конечно, такое в Москве было, ведь жил он заметно лучше нас. Наверное, ему помогали родственники или, как там у них на Кавказе, клан. Еще было странно, что он учился на физическом факультете, не занимаясь никаким бизнесом, когда все его соотечественники стремились затеять какое-либо предприятие. Он просто хотел знать ядерную физику, хотя учился, честно говоря, неважно.

А потом началась первая чеченская война, и я зашел в его комнату, а там новости показывают по телевизору: министр обороны Грачев загнал в центр Грозного танковый полк между девятиэтажек, и бравые ваххабиты расстреляли танкистов из гранатометов, как кроликов. Кровь, одна кровь, а Альберт прыгал возле экрана и смеялся:

– Какие молодцы!

– Альберт, – спросил я, – а ты бы в меня выстрелил?

Он повернулся к окну, помолчал.

– Я уезжаю на войну, – и как-то весь сжался, а потом выпрямился.

– Зачем тебе ехать, ты же белый, – ответил я.

Альберт исчез из университета, и я его не видел двадцать лет.

А тут встречаю рейс из Грозного, по работе, Альберт выходит. Немного постаревший, с бородой и в шапочке национальной.

– Привет, – говорю.

– Привет, – отвечает.

– Ты как?

– В школе.

– А ты?

– В банке.

– Дети есть?

– Четверо и два внука.

– А у меня девочка.

– Приезжай к нам, у нас хорошо. Встанешь утром, а над головой горы и воздух чистый, яблони цветут, ручьи журчат.

Смотрел я на него, смотрел и понял, что когда-то потерял что-то очень важное и до сих пор не могу найти, как ни стараюсь, и стало мне почему-то от этого не горько, а смешно, словно жизнь – это комедия или фарс, а не плавно текущая река с предсказуемым финалом.

Как страшно жить

– Дело же не в Делезе. Просто вместо добра и зла в его этике присутствует лишь плохое и хорошее, подходящее к отношениям только между конкретными индивидами, – Андрей бросил окурок в урну и снова взялся за метлу.

Сергей вообще не понимал, как Гозман сумел устроиться на работу дворником. Обычно муниципалы берут только таджиков без прописки. Азиаты бесправны. Можно половину зарплаты присвоить, можно полгода не платить, можно выкинуть, когда хочется, а у москвича все социальные гарантии и денежки капают на карту.

Сергей Паланский часто размышлял над этим в перерывах между чтением Бурдье и Витгенштейна. У них в ЖЭКе все сантехники делились на тех, кто читает Бурдье, и тех, кто штудирует Витгенштейна.

В ЖЭК брали москвичей лишь потому, что мигранты еще не полностью освоили все премудрости сантехнической и водопроводной науки. Как-никак, но здесь требовался некоторый философский склад ума.

Неожиданно из арки вышел страховой агент, увешанный слоганами и буклетиками. Судя по всему, это был выпускник Высшей школы экономики, обогащенный знаниями о волнах Кондратьева и Net present value, которого не взяли в штат и посадили на проценты. Теперь в поисках клиентов он бродил по Москве и в снег, и в дождь, и в жару, и в мороз.

– Уважаемые господа, – обратился к дворнику и сантехнику страховщик, приподняв бейсболку с красно-сине-белым логотипом, – наша высокотехнологичная, надежная, государственная компания предлагает застраховать ваш дом, вашу жизнь, вашу смерть, ваших жен и ваших детей от возгораний, наводнений, убийств, изнасилований, порч и колдовства. У нас самые низкие страховые взносы и самые большие страховые выплаты.

– Пошел вон, холоп, – прикрикнул Гозман и угрожающе поднял метлу.

– Не гони его, Андрюш, – Паланский заслонил агента от удара и ласково потрепал по плечу, – может, он Хайдеггера читал.

– Великий немецкий философ Мартин Хайдеггер создал учение о Бытии как об основополагающей и неопределимой, но всем причастной стихии мироздания. Зов Бытия можно услышать на путях очищения личностного существования от обезличивающих иллюзий повседневности, – заныл агент.

– Смотри, знает! Выучил! – заулыбался дворник Гозман. – Правда, похоже, только ранние работы.

– Ну что, брать будете? – выпалил приободренный страховой агент и сунул под нос Сергею и Андрею буклеты и брошюры.

– Ах ты, дрянь! – Паланский перестал защищать страхового агента и замахнулся на него вантузом. Теперь, честно говоря, выпускника ВШЭ стало жаль. Все-таки метла и вантуз – это жестокие орудия.

– Верите ли вы в Спасителя? Читали ли вы Книгу? – раздался шепот со спины.

Наша бойкая троица прервала интеллектуальную беседу и обернулась в сторону прелестнейших вдохновенных девушек, державших в руках толстые книги.

Гозману и Паланскому стало неуютно. В конце концов, Сергея ждали бедные клиенты с протечками, а Гозману надо было давно подмести тротуар и вывернуть вонючие урны на остановке.

– Кажется, это саентологи. Они все психологини, – сказал освободившийся и не потерявший присутствия духа страховой агент.

– Ну что, архетип финишд? – громко спросил он.

– Карл Густав Юнг развил учение о коллективном бессознательном, в образах которого видел источник общечеловеческой символики (архетипах), в том числе мифов и сновидений, – радостно заголосили девушки.