Олег и Люба стояли возле автомашины, смотрели с удивлением на природное пиршество и никак не могли понять, зачем они ввязались в авантюру. В Москве есть трехкомнатная квартира со всеми удобствами, а друзей с дачами так много, что можно в течение летнего сезона переезжать с одной на другую, нигде не задерживаясь больше недели.
В правом дальнем углу шести соток высилась старая, изуродованная мхом и лишайником, толстенная высокая яблоня, увешанная в урожайный год поздними и еще как следует не поспевшими плодами. Зеленые, величиной с добрый кулак яблоки свисали, как стоваттные лампочки, и казалось, если подключить дерево к электропитанию, то наступит яркое новогоднее празднество и сотня огоньков озарит окружающее пространство веселым и упоительным светом.
Было сложно объяснить, как яблоня оказалась на заброшенном участке. Значит, кто-то за ней ухаживал и растил, лелеял и холил, но потом через десяток лет под натиском ВТО бросил все на произвол судьбы, удалившись от дел в город, позабыв обязанности перед бедным деревом, перестав обрабатывать купоросом, белить ствол и уничтожать вредителей.
Когда смешные и суетливые таджики с курчавыми черными головами рубили заросли и корчевали растопыренные пни, яблоню и боярышник оставили. Так посреди холма образовалось пустое пространство, готовое для дальнейших действий – укладки фундамента и постройки дома. В октябре, до холодов успели залить бетон, чтобы за год конструкция отстоялась и можно было в следующий сезон начинать работы: громоздить брус, ставить лаги и возводить крышу, опершись на ленточную твердь, которая раскинулась на холме змейкой, пожирающей собственный хвост.
Олег и Люба любили посидеть на лавочке, сделанной из срубленных берез, на пустом участке и пофантазировать, какой будет их дача.
– Это будет домик-пряник, – повторяла Люба, сама до конца не понимая, что она вкладывает в эти слова.
– Представь, что я здесь хожу беременная, – говорила Люба и со спины обнимала Олега, спокойно курящего очередную сигарету.
В мае следующего года, когда сладкоголосые соловьи поселились на яблоне и тонким и протяжным щебетом охватили пространство участка, Люба начала разговаривать с бригадами о стоимости работ, сроках и технологиях.
Олег не вмешивался. Странно, что он не вмешивался, но вся эта утомительная идея с дачей не доставляла ему удовольствия. Будучи городским человеком, далеким от инженерных дел, тяжелым на подъем журналистом столичной газеты, он скептически смотрел на всякое деревенское хозяйство, и если и соглашался участвовать в процессе, то из любви к жене. Само строительство, сама сельская идиллия, все эти яблони, орешник, зеленая хрупкая травка вызывали в нем не прилив радости и восторга, а трудноуловимое зудящее беспокойство. Словно под вечер, перед ночным сном в дом проник настырный тонконосый комарик, и теперь невозможно отключиться, пока не будет выловлен и уничтожен преступник, или пока не обработаешь комнату ядовитыми парами антикомариного средства.
Первое время Олег пытался вникать в процесс: читал статьи и книги, сидел на строительных форумах, старался вместе с Любой радоваться мелочам и деталям, но постепенно, исподволь, несмотря на любовь к жене, в нем поселилось стойкое отторжение. Люба заметила перемену в настроении мужа. Ей такое поведение Савушкина не нравилось, но она понимала, что сделать ничего невозможно, а отказаться от мечты походить беременной по дачному участку она не могла. Поэтому Люба взвалила заботы о даче на свои плечи, что вызывало удивление у бригадиров. Они привыкли разговаривать с мужчинами, а тут к ним выходила молодая красивая женщина, хоть и начитанная о строительных работах, но все-таки дилетант.
В результате такого казуса было смешно наблюдать за переговорщиками. Одни старались, видя неопытность Любы, завысить цену, другие не принимали ее всерьез и пытались достучаться до Олега, у некоторых вид Любы вызывал обильное словоотделение: строители стремились заболтать Савушкину, переломить или даже запугать какой-то мужской дерзостью, лихостью и грубостью.
Бесконечный поток желающих построить их дом уже изрядно надоел Олегу, ему хотелось побыстрее выбрать кого-нибудь, но Люба стойко переносила все трудности, а потом Олег просто забыл обо всем, перестал обращать внимание и даже не замечал, как мелькают перед глазами претенденты.
В июле, месяца через два, Савушкина заявила мужу, что нашла работника. Олег не обратил на это внимания, но Люба сказала, что строитель отказывается назвать цену. Это было необычно и странно, потому что от цены и приходится плясать, а тут надо ввязываться в авантюру, не рассчитав расходы и не поняв, сколько денег уйдет на строительство.
– Как же так, это невозможно, – Олег ходил кругами по московской квартире и пытался достучаться до Любы. – Так не делается, на основании чего ты его выбрала? – но жена только обнимала Олега и целовала в морщинистый покатый лоб или проводила ладонью по коричневым вискам с первой снежной проседью.
Когда же Любаша с ликованием стала рассказывать, как они с Игорем (новым работником) выбирали пиломатериал (при этом глаза ее сияли, над верхней бархатной губой выскочила бисеринка пота, Люба активно жестикулировала и радостно подпрыгивала на тахте), Олег понял, что происходит что-то очень важное и пугающее для него. Жена еще никогда не говорила так восторженно о чужом человеке, тем более мужчине. Он пошел на кухню, задернул шторы (Олег не любил, когда его было видно из ночного окна) и с дрожью в руках закурил. Когда Люба стала прогонять его на лестничную площадку, то заупрямился, хотя всегда жене подчинялся, потому что еще хорошо помнил, с каким трудом они чистили от копоти подвесной потолок.